Главное меню
Стихи
Проза
Видео
Поиск
Книжная лавка
Тьма - Колыбель Света
Ты не ищи «причины» нашей встречи –
Нам «следствия» на всё ответы явят.
Нет ничего ценней загадок вечных,
Что, раня нас, на путь благословляют.
Нет никаких «за что?» – Ни грех, ни подвиг,
А только «для чего?» вселяет Веру,
Надежду и Любовь – тем нас готовит
Принять, не разделив, елей и серу.
Помните анекдот, как один одессит пытался продать чёрно-белый телевизор, как цветной, и искренне расстраивался, когда не мог получить желаемую цену за свой «ящик»? Чёрный и Белый – эти два вечных антипода и в то же время брата во спектрЕ, никогда не были цветами, как таковыми, а вмещали в себя и отражали всяческие светофоры да радуги. А содержать в себе всё то, чем ты не являешься – не очень завидная роль. Конечно, для более ясного видения картины мира «каждый-охотник-желает-знать-где-сидит-фазан», но ему было бы полезно знать и то, где он сам пребывает в ожидании этого фазана и для чего он этим занимается.
В основе любого воспитания лежит формула «что такое хорошо и что такое плохо». Тьма и Свет. Знакомство с оттенками и полутонами оставляется на более поздний период жизнедеятельности детишек. И именно тут-то и кроются зачатки будущей максималистской неврастении. Заговорив об охоте и учёбе, вспомнились и слова одного китайца: «Дав голодному рыбу, вы накормите его на весь день, а научив его ловить рыбу – накормите на всю жизнь». Что лучше – протянуть человеку руку помощи или пойти своей дорогой, оставив ему возможность самому разобраться с его проблемами, выйти из положения, решить задачу? Что, на самом деле, важно для него с точки зрения сиюминутности и из расчёта безвременной вечности? И что нужно тебе от того, кому ты помогаешь? Удостоиться благодарного взгляда, услышать доброе слово, ощутить собственную силу и значимость, поиграть в вершителя судеб? Или очередной раз попробовать вскрыть ещё неразложившийся труп цивилизации, зиждущейся когда-то на двух разноцветных китах – а ей ведь наверняка казалось, что они монохромные…
Разница лишь в одну букву –
Жалить и жалеть.
Ты протянула мне руку,
В ладони сжимая медь.
Это не крест, не монета –
Просто осколок зла:
В нём отражение света,
В котором сияла тьма...
Например, белый пояс в искусстве каратэ – это начало пути, чистый лист: ученик вбирает в себя знания, а его пояс впитывает и пот, и кровь, и грязь, и слёзы, и всё-всё, чем наполнен воздух тяжкого и упорного ученичества. Со временем ученик становится мастером, достигает определённой ступени в умении владеть своим телом и духом, а пояс, став к этому моменту чёрным, начинает изнашиваться и стираться и постепенно принимает первоначальный вид – становится белым. Таким образом, мастер вновь «помещается» в начало пути, ведущего к новым вершинам, новым открытиям, новым «и пот, и кровь, и грязь, и слёзы».
Но для всех периодов истинного роста верно единственное «требование»: нужно всем своим существом принять принципы «недеяния», тотального или, сказать точнее, тоталитарного у–вэй`а – человек должен (или, по крайней мере, должен очень сильно стараться) делать только то, что ему свойственно. Именно ему, и именно свойственно. Тогда и тьма, и свет будут восприниматься, согласно их истинному статусу учителей, а не палачей и заступников. Однако согласиться с правилами игры можно, но понять их (а некоторые даже пробуют менять) – не всегда легко. «Если кто-либо хочет овладеть миром и манипулировать им, того постигнет неудача, ибо мир – это священный сосуд, которым нельзя манипулировать…и если кто хочет присвоить его, потеряет его». Так говорил Лао-Цзы в сердце своём. С ним соглашались и Толстой, и Гессе, и Кастанеда, и Пелевин.
Однако есть те, кому «и целого мира мало», и тогда рождаются легенды, творится мифология. Юный Джонатан, о котором пел Блэки Лолес из W.A.S.P., и его прототип и тёзка – чайка Ливингстон, возможно, и старались просто стать и быть самими собой, но если их целью были ещё и слава и величие, то они – эти химеры победителей – очень и очень относительны, спорны и противоречивы, ибо «человек сознательно живёт для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общественных целей». Так писал вышеупомянутый Лев Николаевич Толстой в «Войне и Мире» – в том монументальном труде, памятнике фатализму, гимну божественному «всему-и-ничему». Любое историческое событие он предлагал рассматривать через призму судьбы отдельно взятого человека (в этих событиях, кстати, порой (будто) и не участвующего). И наоборот – наравне с тем, что «каждый исторический факт необходимо объяснять человечески», Толстой отводит человеку (особенно «великому») не то, что последнюю роль в истории, а вообще выводит его из системы координат любых событий. «Когда созрело яблоко и падает – отчего оно падает? Ничто не причина. Всё это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребёнок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти – все миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться».
Как двое зародышей-близнецов (с разными степенями веры и безверия) могут спорить друг с другом до боли в пуповинах, есть ли жизнь после родов, так и мы, родившись (и напрочь забыв, что с нами было «до этого»), продираемся всю жизнь сквозь дремуче-лесные и бетонно-стеклянные заросли суждений и выводов про «есть ли жизнь после смерти». И – кто же дёргает за ниточки?
У каждой медали не только две стороны и у каждой палки не только два конца – всё гораздо сложнее: у любого предмета при детальном его рассмотрении и разборе обнаружится множество и множество граней и нюансов. И это если мы говорим про какой-то предмет, а у какого-то события этих разносторонностей и подавно больше. Такая вот пожизненная карусель с калейдоскопом в руках! Один из любимых героев Толстого – Пьер Безухов – символично вторит древним грекам Сократу и Демокриту (“Scio me nihil scire”): «Ничего не найдено, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Да, и я знаю, что ничего не знаю. Но я – чувствую. И это пока всё, что у меня есть из самых надёжных источников, посвящающих меня в тайны мироздания. Казалось бы, это путь в никуда. Конечно – но я ведь никуда и не направляюсь, и, тем более, никуда не спешу. Здесь могут возникнуть и обвинения в излишней мистификации и идеализации окружающего и внутреннего миров, и в полном отсутствии рационального мышления, и я отчасти соглашусь. А отчасти потому, что во-первых, я всегда был сторонником того утверждения, что не замечать ежесекундное присутствие Бога среди нас, как минимум, непрактично, а во-вторых, вспоминая свои вещие сны (которые постоянно материализуются), имея очень условные представления, откуда берутся стихи и песни, наблюдая связь между вообще, казалось бы, не родственными событиями, я абсолютно не понимаю, но принимаю и, само собой, не пытаюсь изменить то, что над людьми стоят боги, но над богами – Судьба. Когда у меня закончилась логика, начались ритуалы. Но на столько ли они были (и остаются) нелогичными?
Недавно мне в руки попала знаменитая книжка Томаса Де Квинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», и там были очень символические для сегодняшнего разговора строки: «Город Лондон с его колокольнями и крышами домов, тонувших в дыме и тумане, представлял печальную землю с её бедами и могилами, всегда позабытыми и всегда на ней приметными. Океан, спокойный и безбрежный, изображал мысль мудреца, который её созерцает; и мнилось, волнение и суета на минуту утихали, фиал мирного забвения изливался на тайные язвы сердец; везде тишина, спокойствие, отдых! Ужасная действительность, неизбежность смерти и невозвратной потери минувшего мирилась с мечтами и надеждами на лучшее дней грядущих. Это было не мрачное спокойствие бесстрастного равнодушия, но равновесие всех противоборствующих сил в их мирном состоянии; оно подобилось не птице, сидящей на месте, но той, которая парит с такой быстротой, что кажется повисшей неподвижно в воздушной вышине. Вечное движение! Вечный покой!»
Итак, река, взявшая своё начало там же, где и всё человечество, бежит, бурлит и порою бунтует, а люди движутся с нею в одном русле – вниз по течению, вслед попутному ветру, на поводу у своих инстинктов, рефлексов и того самого «ничто не причина». Но, как и прежде, каждое драматическое, и тем более трагическое, событие заставляет наши души раскрыться в полной мере, обнажив все свои скрытые качества, даёт нам шанс стать старше, мудрее, лучше. Нет красивее цветов, чем те, что выросли на камнях, нет прекраснее песни, чем та, что поётся птицей, в объятиях терновника. И эти факты почище любого научного.
С (очередным) Новым Годом вас!
И грязь может стать лечебной,
И на лужах вскипают волны,
И птица, родясь в неволе,
Бывает порой волшебной.
И даже в пыли дорожной
Вдруг найдётся звезды песчинка –
Поднимешь её: смотри-ка!
Вся истина в ней, возможно...
Хранимо зимою лето,
А у неба в земле истоки,
И вновь нам подскажут боги,
Что тьма – колыбель света.
Нам «следствия» на всё ответы явят.
Нет ничего ценней загадок вечных,
Что, раня нас, на путь благословляют.
Нет никаких «за что?» – Ни грех, ни подвиг,
А только «для чего?» вселяет Веру,
Надежду и Любовь – тем нас готовит
Принять, не разделив, елей и серу.
Помните анекдот, как один одессит пытался продать чёрно-белый телевизор, как цветной, и искренне расстраивался, когда не мог получить желаемую цену за свой «ящик»? Чёрный и Белый – эти два вечных антипода и в то же время брата во спектрЕ, никогда не были цветами, как таковыми, а вмещали в себя и отражали всяческие светофоры да радуги. А содержать в себе всё то, чем ты не являешься – не очень завидная роль. Конечно, для более ясного видения картины мира «каждый-охотник-желает-знать-где-сидит-фазан», но ему было бы полезно знать и то, где он сам пребывает в ожидании этого фазана и для чего он этим занимается.
В основе любого воспитания лежит формула «что такое хорошо и что такое плохо». Тьма и Свет. Знакомство с оттенками и полутонами оставляется на более поздний период жизнедеятельности детишек. И именно тут-то и кроются зачатки будущей максималистской неврастении. Заговорив об охоте и учёбе, вспомнились и слова одного китайца: «Дав голодному рыбу, вы накормите его на весь день, а научив его ловить рыбу – накормите на всю жизнь». Что лучше – протянуть человеку руку помощи или пойти своей дорогой, оставив ему возможность самому разобраться с его проблемами, выйти из положения, решить задачу? Что, на самом деле, важно для него с точки зрения сиюминутности и из расчёта безвременной вечности? И что нужно тебе от того, кому ты помогаешь? Удостоиться благодарного взгляда, услышать доброе слово, ощутить собственную силу и значимость, поиграть в вершителя судеб? Или очередной раз попробовать вскрыть ещё неразложившийся труп цивилизации, зиждущейся когда-то на двух разноцветных китах – а ей ведь наверняка казалось, что они монохромные…
Разница лишь в одну букву –
Жалить и жалеть.
Ты протянула мне руку,
В ладони сжимая медь.
Это не крест, не монета –
Просто осколок зла:
В нём отражение света,
В котором сияла тьма...
Например, белый пояс в искусстве каратэ – это начало пути, чистый лист: ученик вбирает в себя знания, а его пояс впитывает и пот, и кровь, и грязь, и слёзы, и всё-всё, чем наполнен воздух тяжкого и упорного ученичества. Со временем ученик становится мастером, достигает определённой ступени в умении владеть своим телом и духом, а пояс, став к этому моменту чёрным, начинает изнашиваться и стираться и постепенно принимает первоначальный вид – становится белым. Таким образом, мастер вновь «помещается» в начало пути, ведущего к новым вершинам, новым открытиям, новым «и пот, и кровь, и грязь, и слёзы».
Но для всех периодов истинного роста верно единственное «требование»: нужно всем своим существом принять принципы «недеяния», тотального или, сказать точнее, тоталитарного у–вэй`а – человек должен (или, по крайней мере, должен очень сильно стараться) делать только то, что ему свойственно. Именно ему, и именно свойственно. Тогда и тьма, и свет будут восприниматься, согласно их истинному статусу учителей, а не палачей и заступников. Однако согласиться с правилами игры можно, но понять их (а некоторые даже пробуют менять) – не всегда легко. «Если кто-либо хочет овладеть миром и манипулировать им, того постигнет неудача, ибо мир – это священный сосуд, которым нельзя манипулировать…и если кто хочет присвоить его, потеряет его». Так говорил Лао-Цзы в сердце своём. С ним соглашались и Толстой, и Гессе, и Кастанеда, и Пелевин.
Однако есть те, кому «и целого мира мало», и тогда рождаются легенды, творится мифология. Юный Джонатан, о котором пел Блэки Лолес из W.A.S.P., и его прототип и тёзка – чайка Ливингстон, возможно, и старались просто стать и быть самими собой, но если их целью были ещё и слава и величие, то они – эти химеры победителей – очень и очень относительны, спорны и противоречивы, ибо «человек сознательно живёт для себя, но служит бессознательным орудием для достижения исторических, общественных целей». Так писал вышеупомянутый Лев Николаевич Толстой в «Войне и Мире» – в том монументальном труде, памятнике фатализму, гимну божественному «всему-и-ничему». Любое историческое событие он предлагал рассматривать через призму судьбы отдельно взятого человека (в этих событиях, кстати, порой (будто) и не участвующего). И наоборот – наравне с тем, что «каждый исторический факт необходимо объяснять человечески», Толстой отводит человеку (особенно «великому») не то, что последнюю роль в истории, а вообще выводит его из системы координат любых событий. «Когда созрело яблоко и падает – отчего оно падает? Ничто не причина. Всё это только совпадение тех условий, при которых совершается всякое жизненное, органическое, стихийное событие. И тот ботаник, который найдет, что яблоко падает оттого, что клетчатка разлагается и тому подобное, будет так же прав, и так же не прав, как и тот ребёнок, стоящий внизу, который скажет, что яблоко упало оттого, что ему хотелось съесть его и что он молился об этом Без одной из этих причин ничего не могло бы быть. Стало быть, причины эти – все миллиарды причин – совпали для того, чтобы произвести то, что было. И, следовательно, ничто не было исключительной причиной события, а событие должно было совершиться только потому, что оно должно было совершиться».
Как двое зародышей-близнецов (с разными степенями веры и безверия) могут спорить друг с другом до боли в пуповинах, есть ли жизнь после родов, так и мы, родившись (и напрочь забыв, что с нами было «до этого»), продираемся всю жизнь сквозь дремуче-лесные и бетонно-стеклянные заросли суждений и выводов про «есть ли жизнь после смерти». И – кто же дёргает за ниточки?
У каждой медали не только две стороны и у каждой палки не только два конца – всё гораздо сложнее: у любого предмета при детальном его рассмотрении и разборе обнаружится множество и множество граней и нюансов. И это если мы говорим про какой-то предмет, а у какого-то события этих разносторонностей и подавно больше. Такая вот пожизненная карусель с калейдоскопом в руках! Один из любимых героев Толстого – Пьер Безухов – символично вторит древним грекам Сократу и Демокриту (“Scio me nihil scire”): «Ничего не найдено, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Да, и я знаю, что ничего не знаю. Но я – чувствую. И это пока всё, что у меня есть из самых надёжных источников, посвящающих меня в тайны мироздания. Казалось бы, это путь в никуда. Конечно – но я ведь никуда и не направляюсь, и, тем более, никуда не спешу. Здесь могут возникнуть и обвинения в излишней мистификации и идеализации окружающего и внутреннего миров, и в полном отсутствии рационального мышления, и я отчасти соглашусь. А отчасти потому, что во-первых, я всегда был сторонником того утверждения, что не замечать ежесекундное присутствие Бога среди нас, как минимум, непрактично, а во-вторых, вспоминая свои вещие сны (которые постоянно материализуются), имея очень условные представления, откуда берутся стихи и песни, наблюдая связь между вообще, казалось бы, не родственными событиями, я абсолютно не понимаю, но принимаю и, само собой, не пытаюсь изменить то, что над людьми стоят боги, но над богами – Судьба. Когда у меня закончилась логика, начались ритуалы. Но на столько ли они были (и остаются) нелогичными?
Недавно мне в руки попала знаменитая книжка Томаса Де Квинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», и там были очень символические для сегодняшнего разговора строки: «Город Лондон с его колокольнями и крышами домов, тонувших в дыме и тумане, представлял печальную землю с её бедами и могилами, всегда позабытыми и всегда на ней приметными. Океан, спокойный и безбрежный, изображал мысль мудреца, который её созерцает; и мнилось, волнение и суета на минуту утихали, фиал мирного забвения изливался на тайные язвы сердец; везде тишина, спокойствие, отдых! Ужасная действительность, неизбежность смерти и невозвратной потери минувшего мирилась с мечтами и надеждами на лучшее дней грядущих. Это было не мрачное спокойствие бесстрастного равнодушия, но равновесие всех противоборствующих сил в их мирном состоянии; оно подобилось не птице, сидящей на месте, но той, которая парит с такой быстротой, что кажется повисшей неподвижно в воздушной вышине. Вечное движение! Вечный покой!»
Итак, река, взявшая своё начало там же, где и всё человечество, бежит, бурлит и порою бунтует, а люди движутся с нею в одном русле – вниз по течению, вслед попутному ветру, на поводу у своих инстинктов, рефлексов и того самого «ничто не причина». Но, как и прежде, каждое драматическое, и тем более трагическое, событие заставляет наши души раскрыться в полной мере, обнажив все свои скрытые качества, даёт нам шанс стать старше, мудрее, лучше. Нет красивее цветов, чем те, что выросли на камнях, нет прекраснее песни, чем та, что поётся птицей, в объятиях терновника. И эти факты почище любого научного.
С (очередным) Новым Годом вас!
И грязь может стать лечебной,
И на лужах вскипают волны,
И птица, родясь в неволе,
Бывает порой волшебной.
И даже в пыли дорожной
Вдруг найдётся звезды песчинка –
Поднимешь её: смотри-ка!
Вся истина в ней, возможно...
Хранимо зимою лето,
А у неба в земле истоки,
И вновь нам подскажут боги,
Что тьма – колыбель света.